Ксюша сидела в кафе и
раздраженно пила невкусный горький кофе. Рядом на столике стоял пузатый
стакан с нетронутым томатным соком. Он на очереди.
Больше
всего на свете Ксюша ненавидела кофе и помидоры, как,
бывает,
маленькие дети ненавидят жареный лук или вареную
капусту. Но
из всего многообразия выбора в меню, она не глядя
заказала
именно ненавистные напитки. Это изощренное наказание
Ксюша
придумала себе сама и пользовалась им в крайних
случаях, когда
четко понимала: она виновата, очень виновата и нет ей
прощения, и исправить уже ничего нельзя. Но люди за
соседними
столиками даже и не догадывались, что на их глазах
происходит
настоящее самоистязание. Две недели назад во время очередной
профилактической ссоры
на тему «Что, так трудно поговорить с моей мамой
нормальным тоном?» или «Ну, и где ты был в
ночь с
восьмого на девятое, в глаза смотреть!» она
упражнялась в
собственном остроумии и риторическом мастерстве,
грамотно
выстраивая обвинения и виртуозно отбивая его
подачи-оправдания. Тогда Ксюша с удовольствием слушала
сама
себя, распаляясь от удачности подобранных аргументов и
доходчивости собственных слов и удивляясь правильности
выводов, которые следовали из ее пламенной речи:
Максим –
нечуткий, грубый зверюга, не замечающий рядом с собой
нежное и
хрупкое создание (ее - Ксюшу), мечтающее о ежедневных
букетиках полевых цветов (почему сразу одуванчики?), о
влюбленно-восхищенных возгласах при каждом взгляде на
нее
(даже когда она в бигудях и с зубной щеткой во рту), о
признаниях в любви разноцветными мелками на асфальте
под ее
окнами (в каждой строчке только точки после буквы
«л»…), о
комплиментах и подарках при подружках (чтоб они всё
слышали,
всё видели и умерли от зависти), о ночных прогулках
под луной
(да, не оригинально, зато романтично). И вот на
пределе своего
возмущения, когда Ксюша стала незаметно для себя
переходить на
крик, Максим, сволочь такая, просто взял и ушел, и не
дослушал, и не возразил, и не оправдался, и даже
дверью не
хлопнул (вежливый какой!), а у нее был еще один
главный
выговор, «козырь в рукаве», которым она хотела так
шикарно
закончить ссору: вчера было уже 2 года и 30 дней как
они
вместе, а если перевести это просто в месяцы – то
будет ровно
25 месяцев - как будто серебрянная или какая там
свадьба,
«да-да, с тобой, Макс, месяц за год проходит,
никаких
нервов не хватит…» – а он забыл, а может даже и
не знал,
он по месяцам не считает. А потом можно было уйти в
спальню, и
смачно хлопнуть дверью, и броситься на кровать, и
сладко
наплакаться в плюшевый живот игрушечного медведя с
оторванным
ухом, громко всхлипывая и по-детски икая, и изо всех
сил
жалеть себя, и с полным правом ждать, когда Максим
придет
замаливать свои «грехи». А он просто ушел… Растерянная Ксюша
так и стояла посреди
прихожей в его старой клечатой рубашке и теплых
вязаных
носочках – не бежать же за ним на лестничную клетку в
таком
виде – переполненная эмоциями и обидами и
недоумевающая: как
он посмел? Это ассорти чувств сильно задело
Ксюшу и напомнило что-то
задвинутое в уголок сердца, что-то пережитое и
отплаканное, но
не забытое… Ну, конечно! Празднование восьмого марта в
пятом
классе, когда мальчишки по невнимательности не внесли
ее в
список девочек, которым нужно купить подарок, и она -
одна из
всех - осталась без фарфоровой балеринки с
непропорционально
длинными ногами. Конечно, осознав что случилось,
красные от
смущения мальчики стали заметно суетиться, исправлять
свою
ошибку и, в конце концов, подарили Ксюше не только
пластмассовую заколку с собачкой, но и шикарный букет
из пяти
роз в красивой целофановой упаковке. Казалось бы, при
наличии
таких богатых подарков и неиссякаемого потока внимания
виноватых ребят праздник можно было бы
реабилитировать, но,
во-первых, заколка с собачкой – это просто детский сад
какой-то, а ей уже двенадцать лет, во-вторых, цветы
эти –
Ксюша сама видела – сегодня утром подарили их классной
руководительнице ее бывшие ученики (откуда у
пятиклашек деньги
на розы?), а в-третьих, в-самых-главных, эта обида
была
настолько яркой, оглушительной и унизительной для
Ксюши, что
никакие подарки не смогли сгладить ее последствий.
После
уроков она навзрыд наплакалась в школьном туалете, до
крови
кусая губы и тихонечко поскуливая: «Ну как они
могли? Ну
за что? Ну почему я?» Надо же, больше 10 лет
прошло, а та
детская обида, покрытая плесенью времени, до сих пор
помнится…
Два дня она гордо выдерживала
характер: ждала, пока Макс
одумается. На каждый телефонный звонок Ксюша отвечала
нарочито
задорным «Алло!?» с подтекстом: «Мне так весело, так
весело…»
и готовым отредактированным текстом дальнейшего
разговора:
"Ах, это ты? Не ожидала (саркастически)… У меня
все хорошо
(чтоб было похоже на правду) … Простить? За что? (с
издевкой)…
Ну, знаешь, раньше надо было думать (устало)… Не надо
приходить, я не хочу с тобой разговаривать (замучено)…
Не
знаю, сколько мне нужно времени (что пристал?)…
Извини, я
спешу, меня ждут (нетерпеливо)… Какая разница кто
(раздраженно
и загадочно)… Пока! (беззаботно)" Этот механизм в
разных
его вариациях практически всегда срабатывал
безотказно, но
телефон молчал. Тогда, наплевав на гордость, она
выдумала срочный повод и
позвонила сама. Надменным тоном поинтересовалась, как
он себя
чувствует. Вопрос был риторический с саркастической
издевкой.
Ответ подразумевал громкие всхрипывания и грустные
многозначительные вздохи, означавшие осознанную
невозможность
жить без нее. «Нормально, - буднично проворчал Макс, -
отвыкаю». Ксюшу бросило в жар. Она места себе не
находит, она
позвонила первая, дураку ж понятно, что повод
выдуманный, она
можно сказать сделала первый шаг, а он… Не
воспользовался! Ах
так! Ну ничего, дорогой. Удачи тебе с отвыканием.
Никуда ты от
меня не денешься, ни-ку-да! «Я рада за тебя, -
безразличным тоном проговорила Ксюша, - ну ладно, я
спешу.
Пока!» - и, не дождавшись ответа, бросила трубку.
Никуда она не спешила. Во время
ссор с Максом у нее
освобождалась куча свободного времени. Даже странно,
такая
востребованная, вечно занятая, необходимая всем и
всегда,
Ксюша оказывалась никому не нужной и начинала сама
ожесточенно
названивать друзьям, особенно парням, особенно тем, к
кому
Максим обычно мучительно ревновал. Она предлагала
встретиться,
да, прямо сейчас, сходить в кино, ведь сто лет не
виделись,
нет, Макс не будет возражать. «Что, поссорились?» - с
понимаем
спрашивали друзья и редко соглашались, а чаще,
ссылаясь на
занятость, извинялись и предлагали в другой раз. Но в
этот раз
Ксюше не хотелось никому звонить. Странно, ей казалось, что это
обычная ссора, ну может чуть
серьезней чем всегда. Она была на сто процентов
уверена в
своей власти над ним. Но через неделю безрезультатного
ожидания Ксюше впервые пришла в голову нелепая мысль: а
вдруг
он больше не вернется? Через десять дней Ксюша
по-настоящему испугалась. Вся она
превратилась в ожидание звонка. Как молодая неопытная
мамаша
боится на минуту оставить свое новорожденное чадо, так
и Ксюша
всюду таскала с собой мобильный, каждые пять минут
проверяя
дисплей на предмет пропущенных звонков, хотя звук и
вибрация
аппарата были установлены на максимум. Включая воду в
ванной,
ей постоянно слышалось треньканье телефона в прихожей,
и она,
едва обмотавшись полотенцем, летела через всю квартиру
к
спасительным звукам, пугая преданного кота Мотика,
ненавидевшего закрытые двери и всегда усаживавшегося
ждать
хозяйку под дверями санузла. И каждый раз телефон не
оправдывал ее надежд: он либо молчал, либо отвечал
голосами
подружек, с которыми у нее не было желания
разговаривать. И
она понуро возвращалась в ванну, громко хлопала
дверью, перед
которой напуганный Мотик тут же занимал свой пост. А
Ксюша
подставляла лицо теплым ниточкам душа, нежно стирающим
соленую
влагу с глаз, и долго неподвижно так стояла, стараясь
не
смотреть на мужские парфюмы и кремы для и после
бритья,
обречённо дожидающиеся на полочке своего хозяина. У нее появилось два новых
ежедневных ритуала: надрывный
плач в ванной по вечерам и утренние чайные размышления
на
тему: «Что же произошло?» В этих своих внутренних
размышлениях
Ксюша пошла на компромисс и допускала невозможное: она
не
такое уж сокровище. Она пользовалась своей властью над
ним…
Она умела получать все, что хотела… Она часто
провоцировала
ссоры, ругалась с Максимом по мелочам… Но ведь эти
непродолжительные конфликты были просто эмоциональной
разрядкой, выплеском отрицательных ощущений. Ксюша
думала, что
они уже привыкли к этим безболезненным ссорам, они
были
необходимы им обоим: им НРАВИЛОСЬ соревноваться в
риторическом
искусстве и остроумном словоизвержении. Неужели это не
так?
Неужели она ошибалась? А сегодня она его увидела. Из окна
маршрутки, в которой
ехала домой после работы. Макс стоял на остановке с
какой-то
девушкой и СМЕЯЛСЯ. Смеялся по-настоящему. Уж она-то
могла
отличить его вежливый смех от искреннего. Так вот в
чем дело.
Это самое ужасное, что могло случиться с Ксюшей. Ладно
уж,
расстались, но хотя бы пострадал бы для приличия пару
недель.
Невероятная злость в паре с опустошенностью и жалостью
к себе
накрыли Ксюшу с головой, она пропустила нужную
остановку и
доехала до конечной. Короткие уничижающие мысли
засуетились в
голове и отчаянно застучали в виски. Она неудачница.
Она
никому не нужна. Она это заслужила. Она его потеряла.
Она сама
виновата. Она это заслужила. У него есть другая и ему с
ней
весело. У него есть другая и ему с ней весело. У него
есть
другая и ему с ней весело… Ксюша залпом допила томатный сок и
вышла из кафе. Теплый
июньский вечер ласково обнял ее. В такой вечер хочется
просто
гулять по городу и верить, что все будет хорошо. Но ее
собственное наказание уже вступило в силу. Оно стало
действовать в тот момент, когда она увидела, как
заливисто
смеялся Макс. Сегодня она все будет делать назло себе.
Ей
хочется гулять? - значит, она пойдет домой. Войдя в квартиру, Ксюша рассеянно
погладила счастливого
Мотика, единственное существо, которое никогда не
бросит и не
предаст, и цель жизни которого – дождаться ее с
работы.
Хотелось есть. Она бы с удовольствием нарушила свою
диету:
никакой трапезы после шести вечера, но не стала,
потому что
знала: теперь вся еда будет иметь привкус помидоров, а
все
напитки – запах кофе. Хватит на сегодня продуктовых
истязаний. Она вяло переоделась в старую
фланелевую пижаму Макса,
которую он ни разу не одел с тех пор, как узнал, что у
Ксюши
аллергия на фланель, и легла спать. Ксюша знала, что
не сможет
уснуть: на часах еще и девяти нет, а она раньше часа
никогда
не ложилась. Она не сможет уснуть и будет мучить себя
мыслями
о нем. Ничего, она заслужила! "Если он придет, я брошусь ему
на шею, зацелую и
прошепчу: «Только молчи, малыш, я все знаю». И прижму к
себе,
и сладко зароюсь в его ладони и буду просто стоять и
вдыхать
его запах, самый родной, любимый и естественный запах
на
свете. А он поцелует меня в макушку, таким
нежно-отцовским
поцелуем, от которого я каждый раз схожу с ума. Ну
почему я
никогда не говорила ему об этом? Никогда не
рассказывала, как
я молю о том, чтоб не отпускал, когда он меня
обнимает, чтоб
не останавливался, когда целует…Если бы он пришел… Я
бы
все-все ему рассказала. Я бы несколько часов говорила
ему то,
что может уместиться в одну фразу: «Я без тебя не
могу» А он
бы вытирал мне слезы и… " Раздался звонок в дверь. «Никого
нет дома, - пробормотала
Ксюша, отвернулась к стене и накрылась теплым пуховым
одеялом
(еще одно истязание – на улице 20 градусов тепла).
Кто-то за
дверью продолжал настойчиво звонить. Ксюша вытерла
мокрое от
слез лицо фланелевыми рукавами, окончательно размазав
косметику, влезла в Максовы любимые плюшевые тапки и,
наспех
пригладив волосы, уныло побрела в прихожую. Не глядя в
глазок,
распахнула дверь с готовым приветствием: «Нет, мне не
нужна
картошка…» На пороге стоял Макс с букетом
ромашек. - Прости меня, Ксюш. «О чем я там думала?» - вспоминала
она мысли двухминутной
давности, - «Что-то я собиралась ему сказать, если он
придет,
а, ну да!», - И неожиданно для себя циничным тоном,
приправленным издевкой, загундосила: - Та-ак, а две недели ты,
парализованный, лежал в коме, да?
Ни позвонить, ни придти нельзя было, да? Или времени
не было,
развлекался со своей новой пассией? Хохотун
остановочный! Ну
что ты встал на пороге, соседей веселить нашей
руганью? Ты
даже не представля… - Ксюш, это моя пижама и тапки мои. - Я знаю, малыш…- на секунду
сбилась с заданного тона
Ксюша, но тут же исправилась, - Ну что ты опять меня
перебиваешь!? Что за вечная привычка: меня перебивать!
Подружку свою с остановки перебивать будешь, а я … - Господи, как я соскучился! Но
выглядишь ужасно, Ксюш!
Тушь эта твоя размазалась. А я сегодня целый день
смеюсь:
решил, что вечером мириться пойду, вот и ходил веселый
весь
день. Катьку на остановке встретил, помнишь,
одноклассницу, я
же тебе рассказывал, помнишь? Мотька, отвали… -
бормотал Макс,
отпихивая обезумевшего от счастья и недостатка
внимания кота и
одновременно стаскивая с плачущей от счастья Ксюши
свою старую
фланелевую пижаму… автор. ОСА
Сегодня Ксюша,
наконец,
осознала, что они с Максом действительно расстались.